Государь - Страница 81

Великий князь отметил, что стоит сын твердо и меч держит правильно. Хорош пестун у детского. Молодец!

Великий князь вновь перевел взгляд на Рогнеду. Глаза его сузились. Он мог убить ее быстрее, чем жалит оса. Два длинных шага — и правильно развернутый меч войдет меж ребер, как игла в воск. И разрежет коварное сердце.

Рогнеда глядела прямо в прищуренные, страшные глаза… Там, в черных зрачках, металось пламя факелов и брызгала кровь на погасший очаг полоцкого кремля. Но Рогнеда больше не боялась.

Бесконечное мгновение… И княжий меч с сухим щелчком вброшен в ножны.

— Роговолтово семя, — полузло-полуодобрительно бросил Владимир.

Разрешил:

— Живи пока!

И вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Из Рогнеды будто стержень вынули: упала на лавку и разрыдалась.

Изяслав подошел к матери, положил рядышком легкий детский меч, обнял ласково:

— Не плачь, мама, не плачь! Ничего он тебе не сделает. Он больше не сердится, я почувствовал. А хочешь, я дядю Устаха позову?

Рогнеда вскинулась, обняла мальчика, прижала к себе. Слезы ее вмиг высохли.

— Никого не зови, — прошептала она в пушистую макушку. — Никому ничего не говори. Ты прав. Не тронет он нас. Это он в гневе был. Теперь подумает — и простит. Я ему в ноги упаду… И простит.

Сама не верила, что говорит. И правильно не верила.

Владимир не простил.

И еще: он не видел, что всё это время за ним, Рогнедой и Изяславом наблюдала еще одна пара детских глаз…

Глава вторая. Большой род боярина Серегея

— Стемид! Трувор! Вот радость! — Духарев, как молодой, сбежал навстречу братьям-варягам.

Обнялись.

— А мы тебе сына привезли, — сообщил, улыбаясь, Трувор.

— Добрым воем растет, — похвалил Стемид. — Храбрец. Нерпу с удара брал. И воев убил двоих, вестфольдцев. Стрелами.

— Вы что же, на нурманов ходили? — спросил Духарев. — Ты же, Трувор, вроде с Олавом Трюггвисоном в дружбе?

— Так и есть, — подтвердил Трувор. — Ходил к нему зимой. В силе теперь Трюггвисон. Потом поведаю, о том сказ долгий. А вестфольдцы эти — сами пришли. Чудь пощипать. А Стемид прознал. И поучил воров.

— Куда пришли, там и легли, — подтвердил белозерский князь. — Жаль, взяли на них мало. Сыну твоему на полгривны добра досталось.

— Тоже дело, — одобрил Сергей Иванович. — А где ж сам добытчик?

— Он — с князем уличским, — пояснил Стемид Большой.

— Мы сказали ему: негоже так. Прежде отца следует повидать, а уж потом — великого князя, — добавил Трувор. — Да Артём твой и слушать не стал. Отец, сказал, поймет. Не осерчает.

Тут он был прав. Сердиться на старшего сына Духарев не стал. Пусть формально Илья и считался его названым сыном, но именно Артём привел Илью, тогда еще носившего одно лишь языческое имя: Годун, в род.

Тем более день сегодня особенный: ранним утром приняли Святое Крещение более тысячи присягнувших Владимиру дружинников из тех, что не ходили с ним в Византию. Да еще с полсотни тех, что ходили, но отказались креститься в монастыре Святого Маманта, но — передумали.

Такой праздник — самое время представить князю подросшего Илью.

Стемид и Трувор к таинству не поспели. Может, и к лучшему. Духарев не был уверен, что братья вот так, с ходу, согласятся отречься от Перуна.

— Да что я вас на подворье держу! — вспомнил Духарев. — Пожалуйте в дом, гости дорогие! Выпьем, перекусим, поговорим! Чай, есть о чем — год уж как не виделись!

— Есть, есть, — согласился Стемид Большой. — Да и пивка выпить с дороги — не худо…

И словно по сговору, при входе его встретила Лучинка-Евпраксия. С большущим рогом.

Князь белозерский отпил половину, передал рог брату, обтер высиненные усы, похвалил:

— Доброе пиво! А ты кто, красавица?

— Жена Богуслава нашего, — вместо невестки ответил Духарев. — Евпраксия.

— Везуч Богуслав! — усмехнулся Стемид. — И ликом красна, и статью величава, и, — скосив взгляд на большущий живот, — даровита! Храни тебя ваш бог, Евраксия! Муж твой — брат мне, а ты, стало быть, сестра!

Наклонился и поцеловал Лучинку в губы. То же сделал и Трувор, сунув пустой рог холопке. Поцеловал, шепнул негромко: — Богуслав-то — счастлив?

— Да, — тихонько ответила Лучинка. — Матушка сказала: сын будет. Скоро уж.

— Сладислава знает, — уважительно произнес Трувор. — Сама-то боярыня — где?

— С дедкой Рёрехом. Болеет старый.

Вернее было бы сказать: умирает. Лучинка знала это наверняка. Но — не сказала. Трувор и Стемид — Рёреху племянники внучатые. Близкая родня. Пусть покушают с дороги, а уж потом скорбную новость узнают.

Оказалось, однако, что — знают. Сам Рёрех за ними и послал. Сообщил — умирает. Хочет попрощаться. Потому и приехали братья вдвоем. Не к великому князю, как предполагал Сергей Иванович, не по делам торговым, а к нему, Рёреху.

— А я думал — у тебя с Мореной договор, — шутливо проговорил только что возвратившийся домой Духарев, застав своего наставника в постели. Не верилось ему, что Рёрех может заболеть. Ни разу не видел, чтоб его хворь брала. И впрямь казалось: бессмертен старый варяг.

— Не шути, — строго произнес Рёрех. — Хоть ты Морене не кланяешься, а она тебя знает. Часть твоя у нее по-прежнему в залоге.

— Бог оборонит, — ответил Духарев, испытав, впрочем, некоторое беспокойство. Знал, что дед пустых слов не говорит. — А ты давай поправляйся! — Добавил шутливо: — Хорош валяться! Нужен ты, дед, роду моему!

— И без меня справитесь, — серьезно ответил старый варяг. — Не встать мне, репка-сурепка. Кончилось мое время. Новое начинается. И тебе сие ведомо, не болтай зря. Новое. А я — от старого. Вот и ухожу. Ты рот закрой и посиди рядом. Молча.