Государь - Страница 23

Допрошенные порознь и с пристрастием, и жрецы и бывшие военные вожди выдали практически одну и ту же версию. За честность им был сделан царский подарок. Быстрая смерть.

С их подельниками еще предстояло разобраться.

Отоспавшийся Духарев подошел к шатру сына.

Князь-воевода уличский брился. Пользуясь плоскостью клинка вместо зеркала и кинжалом вместо бритвы, изничтожал бороду.

— Зачем ты вообще ее отпустил? — поинтересовался Духарев.

Артём приостановил бритье, поглядел на отца.

— У этих, — сказал он, показав кинжалом в сторону прибиравших поле боя смердов, — мужчина без бороды — юнец. Думал — уважать больше будут. — И, будто извиняясь: — Я ведь по-хорошему хотел, по-доброму. Мне и печенежской крови хватает. Теперь — всё. Не хотели любить — будут бояться! Мамки будут именем моим детей стращать! За любую провинность — смерть! Вот с этих, — кинжал снова указал на смердов-мортусов, — и начну!

— Убьешь их? — с неодобрением спросил Духарев.

— Убью.

— А если бы не на меня с матерью твоей напали, а на купцов обычных — пощадил бы?

— Может, и пощадил. Спустил бы шкуру со спины — и отпустил. Но теперь — нет. И ты не спорь, батя! Если бы обо мне, о семье моей речь шла — ты бы иначе поступил?

Духарев задумался, прислушался к себе… И покачал головой.

— Но всё же не по-христиански это, — сказал он. — Ты, может, виру с них возьми, а?

Артём засмеялся:

— А виру взять — это по-христиански, да? И откуда у них такие деньги? Сорок гривен серебром — за каждого убитого! Нет, бать, эти заплатят жизнью. А виру я возьму с других.

— Ты князь, — кивнул Духарев. — Тебе решать. И спасибо тебе!

— За что же? — удивился Артём.

— Жизни наши спас.

— Разве ж за это благодарят? — Артём, похоже, удивился. — Это долг мой. И княжий, и сыновний. И то опоздал. Воев твоих славных, считай, всех побили. Хорошо хоть тебя с матушкой уберег — рог твой вовремя услыхал, слава Богу! Мы же совсем рядом ночевали, стрелищах в пяти.

— Слава, — согласился Духарев и встал, чтобы поглядеть: как там раненые?

— Как дела закончим, — крикнул ему вслед князь-воевода, — так и поедем. Только поедим сначала. Мои вон уже кашеварят.

На ногах осталось всего двое гридней: Развай и Карн. Оба — варяги. Не сказать что невредимые, но раны — пустяковые. Примерно как у Сергея. Раненых было — тридцать три. В том числе — Мелентий, получивший глубокий порез икры и дырку в левом предплечье. Ромей оказался отличным воином.

Слада заверила, что раны Мелентия чистые и не опасные. Жить будет и, глядишь, дня через четыре и вовсе на ноги встанет. А вот шестеро из остальных тридцати двух вряд ли дотянут до следующего дня.

Вот ведь какая беда. Поехал, понимаешь, сына навестить…

— Ты уж прости меня, Мелентий, что в этакое дело тебя втянул, — повинился Духарев. — Не думал я, что неспокойно здесь.

— Всё в руках Божьих, — философски заметил ромей. Подумал немного и добавил: — А подарок твой — пропал.

— Нашел о чем печалиться, — Духарев улыбнулся. — Я тебе другую шубу подарю. Было б кому дарить!

И присел рядом с другим раненым — поддержать и утешить.

* * *

Улич — небольшой городок. Но крепкий и ухоженный. То же можно было сказать о княжьем тереме.

Доброслава, внучка князь-воеводы Свенельда, встречала родителей мужа со всем почтением: свежеиспеченным караваем и низким-низким поклоном.

Она уже собралась произнести и речи подобающие, но тут увидела, как во двор въезжают сани с ранеными, и лицо ее враз изменилось. Сунув каравай одной из девок, тут же принялась командовать. Засуетилась набежавшая дворня, забегали по терему холопы, освобождая и готовя лучшие комнаты для раненых…

Артём улыбнулся супруге, коснулся ее губ и поманил отца за собой.

Доброслава задержалась на мгновение, чтоб поцеловать руку тестю, и сбежала вниз, во двор. Распоряжаться. Сладислава осталась с ранеными.

— Сегодня я твой, батя, — сказал Артём, усаживаясь на лавку, оставив для отца высокое княжье кресло. Сергей не воспользовался им — тоже сел на лавку, рядом с сыном.

— А почему — сегодня?

— Завтра поеду суд вершить. Сам понимаешь: откладывать нельзя. Разбегутся, попрячутся.

— Смердов береги, — попросил Духарев. — Им тебе дань платить. Да и милосердие…

— Зря резать не буду, — твердо пообещал Артём. — Но язвы языческие выжгу. Твоя доля — четвертая. Считай это вирой за то, что не уследил за порядком.

— Какая доля? — удивился Духарев.

Артём усмехнулся. Жестко, даже страшно.

— С тех богатств, что эти бесолюбцы с моей земли насобирали.

— Волоха жрецов не трогай! — строго произнес Духарев.

Они встретились взглядами… Сын уступил.

— Не трону, — пообещал он. — Скажи-ка мне, батя, что за ромей с тобой приехал?..

Глава восьмая, в которой великий князь Владимир сменяет гнев на еще больший гнев и пытается узнать, какая вера — правильная

Великий князь киевский был в ярости.

— Твой сын! — прошипел он. — На моей земле!..

— Во-первых, он не только мой сын, но и твой князь-воевода, — спокойно произнес Духарев. — Во-вторых, земля эта ему не от тебя, а в приданое досталась, а в-третьих, те, кто успел донести до тебя эту замечательную весть, верно, забыли упомянуть о том, почему так случилось.

В бешеном взгляде Владимира Святославовича молний поубавилось. Так и есть, «забыли».

— Коли так, позволь я расскажу тебе…

И рассказал. Всё в подробностях. Не приукрашивая, но и не приуменьшая.