Государь - Страница 24

— Вот этот значок, — Духарев коснулся розового шрама на скуле, — оттуда.

Владимир ни на мгновение не усомнился в правдивости рассказа. Ярость его не уменьшилась. Но обратилась совсем в другом направлении.

Суть его сводилась к фразе: «Всех виновных — на кол!»

Действительно обидно, когда какие-то чужие уличские смерды нападают на твоего воеводу.

Духарев глянул мельком на неизменно присутствующего на их встречах Габдуллу. Обычно невозмутимый шемаханец ухмылялся.

Интересно, чему он радуется?

Когда Владимир сбросил пар, Духарев решил сменить тему:

— Что случилось, того уж не изменить, княже, — сказал он. — Хочу напомнить тебе о ромейском после. Правда, он еще не оправился от ран, но, думаю, всё равно охотно с тобой встретится.

— Он ранен? — нахмурился Владимир. — Кто посмел?

— Это я виноват, — признался Духарев. — Пригласил его с собой в Улич. Поохотиться. Кстати, ромей показал себя неплохим воином…

Великий князь выдохнул сквозь стиснутые зубы… Но совладал с собой. И даже Сергея не упрекнул, что рисковал жизнью посла. Кто ж знал?

— Я пошлю за ним, — сказал он. — Хочу, чтобы ты тоже был.

— Буду, — заверил Духарев.

— И за сыном твоим, князем, тоже пошлю, — добавил Владимир. — Хочу послушать, как он бунтовщиков усмирял. Надеюсь, он проучил их как следует.

— Я просил его быть помягче, — кротко произнес Духарев. — Смерды — они же овцы. Если овца заблудилась, виноват пастух.

— Христиане… — проворчал Владимир. — Эта ваша мягкость до добра не доводит.

— Ислам, — вдруг подал голос Габдулла. — Говорил я тебе, мой господин. Только ислам — истинная вера. Нет Бога, кроме Аллаха! Ислам — вера настоящего воина! Только погибший в бою попадает на небо!

— Ха! — воскликнул Владимир. — Эка невидаль! И у нурманов так, и у нас, варягов! Чтоб ради этого я отказался от пития и вепрятины!

Духареву показалось, что это уже далеко не первый спор князя с телохранителем.

— Истинный Бог… — начал шемаханец.

— Выйди, Габдулла! — резко приказал Владимир. — Я со своим воеводой один на один поговорить хочу!

Шемаханец молча поклонился и покинул комнату. Однако он всё еще улыбался… Нет, очень, очень интересно, что так порадовало бохмичи.

— Ты мудрый человек, воевода, — задумчиво произнес Владимир, когда телохранитель вышел. — Хочу поговорить с тобой о сокровенном. — Он поднялся, прошелся от одного окна горницы до другого, остановился напротив Сергея, достаточно далеко, чтобы не задирать голову:

— Хотел я собрать вместе всех родовых богов земли моей, — сказал он. — И поставить над всеми Перуна. Чтоб и средь богов было — как средь людей. Я — наверху, остальные — подо мной. Согласно заслугам их. Вижу, что не получается. Восстают на меня и люди, и боги. Нет, я смердьих богов не боюсь! — тут же уточнил князь. — Но покорности нет. И не будет. Верно, воевода?

— Не будет, — согласился Духарев. — Потому что не боги это, а так… Мы их бесами называем. Бог же — один.

— Расскажи мне, боярин, о своем Христе, — попросил (именно попросил, а не велел) Владимир. — Расскажи о его законе, о том, чем он лучше моего Перуна, хузарского Ягве или Аллы бохмичей?

— Не меня об этом надо спрашивать, княже, — покачал головой Сергей. — Я о таких вещах говорить не умею. Об этом лучше с законоучителями толковать. Или с отшельниками, что в береговых пещерах живут. Они к Богу ближе.

— Зато ты — мой ближник, — возразил Владимир. — Вдобавок — ведун. Ходишь за Кромку, а говоришь, что — не знаешь. Или врут мне жрецы, и нет за Кромкой никаких богов?

— Моего Бога там нет, — твердо произнес Сергей. — Во всяком случае, Его там не больше, чем здесь. Там, за Кромкой, — другой мир, вот и все. А Бог… Я думаю, и хузары, и магометяне-бохмичи, и мы, христиане, верим в одного Бога. Только молимся по-разному.

— Вот это я и хочу знать: кто из вас молится правильно? Чей закон лучше? Чей бог сильнее? Может, все-таки — Перун?

— О Перуне тебе лучше знать, княже, — заметил Сергей. — Ты — его верховный жрец.

— О Перуне я знаю. Знаю, когда он со мной: и в битве, и в танце священном, и даже, — Владимир усмехнулся, — когда женщину беру. Перун входит в сердце мое, в рамена, в чресла… Пока я не был стольным князем, пока был простым вождем: ходил в вики, убивал врагов, брал добычу и женщин, радуясь нынешнему дню и не думая о завтрашнем, — мне было довольно моего бога. Но сейчас я — великий князь. У меня есть и богатство, и сила, и женщины. Раньше за такой вот камень, — Владимир погладил украшавший оголовье кинжала рубин в обрамлении плоских, грубо обработанных алмазов, — я готов был пройти тридцать поприщ и убить столько врагов, сколько понадобится. Теперь мне надо заботиться о том, чтобы кто-то другой не пришел, не убил моих людей и не отнял то, что у меня есть. Закон Перунов прост: приноси жертву, не брей усов… Но главный — убивай врагов. Мой отец славно послужил Перуну, но печенеги убили его. Убили на острове Хорса. Может, мой отец чем-то прогневал Солнцебога? Или на земле Хорса Перун слаб? Мне с детства говорили: у каждого бога своя земля. Я собрал богов всех своих земель и поставил Перуна выше всех: пусть правит богами полян и древлян, кривичей и вятичей. Я хочу, чтобы Перун не только давал мне силу убивать врагов. Я думаю о том, как сохранить мою землю. И когда я об этом думаю, Перуна со мной нет.

Честно говоря, удивил он Сергея. Мудростью неожиданной удивил.

— Я, княже, во Христа верую, — сказал Духарев. — А как верить лучше или хуже — не моего ума дело. Это сердцем чуют.