На сей раз великий князь принимал византийского посла без лишней помпы.
Он сам, Добрыня, воевода Путята, ярл Сигурд, воевода Претич и, естественно, Сергей Иванович Духарев, более известный как боярин-воевода Серегей. В качестве гостя присутствовал князь черниговский, носивший пушкинское имя Фарлаф. Так повелось, что формально Чернигов признавал главенство Киева, а Фарлаф был правнуком одного их сподвижников Рюрика. Лет на двадцать постарше Владимира, Фарлаф внешне от него изрядно отличался. Ростом повыше, намного толще, рожей пошире и вдобавок — обладатель могучей полуседой бородищи, отпущенной на полянский манер.
Мандатор Мелентий вошел, опираясь на плечо ромейского старшины. Он заметно прихрамывал, но выглядел бодро. На пол укладываться не стал.
— Божественный Автократор римский Василий Второй… — энергично зачастил он, — …предлагает тебе, хакан русов, великий князь киевский Владимир, согласно договору, заключенному твоим отцом, хаканом Святославом и василевсом Иоанном Цимисхием выполнить свой союзнический долг и оказать ему помощь в борьбе с мятежным Вардой Фокой, за что готов заплатить тебе пятнадцать кентинариев. За эту плату Август и император рассчитывает получить от тебя не менее пяти тысяч отборных воинов!
Всё. Изложил. Выдохнул.
Воеводы переглянулись. Плата была более чем щедрая. Судя по физиономиям матерых вояк, предложение пришлось по вкусу.
— Нет, — сухо произнес Владимир.
— Нет? Почему? — Мелентий искренне изумился. Он-то рассчитывал, что без малого полтонны золота сразят варвара наповал.
— Я не торгую кровью своих дружинников, — холодно произнес Владимир. — А договор, что был заключен моим отцом, закончился с его смертью.
— Но…
Владимир глянул строго — и Мелентий заткнулся.
— Я никогда не был на вашей земле, — произнес Владимир, — и совсем мало знаю о ваших обычаях. Скажи мне, есть ли у вашего императора братья, сестры?
— Брат его Константин, соправитель и…
— А сестры? — перебил Владимир. — Есть?
— Анна… — пробормотал Меленитий, не понимая, к чему клонит великий князь. — Анна Багрянородная.
— Это хорошо, — кивнул Владимир. — Я никогда не стал бы продавать своих воинов за золото. Однако я мог бы прийти на помощь другу и родичу. Поэтому если твой господин действительно нуждается в друге, то, думаю, он согласится отдать за меня кесаревну Анну. Если он согласен, я приду. И приведу с собой шесть тысяч воинов.
«Опаньки! — подумал Духарев. — Вот это ход!» Потребовать в жены сестру ромейских императоров! Ту самую Анну, порфирогениту, которую в свое время Никифор Фока отказался отдать за императора Оттона. Император Священной Римской империи получил вместо нее принцессу Феофано, всего лишь племянницу Иоанна Цимисхия, еще одного узурпатора. И Оттон был вполне удовлетворен результатом. И это — христианский император. А тут какой-то архонт варваров, язычник, дикарь…
У Мелентия язык прилип к гортани.
Порфирородная принцесса! Никогда такого не было! Еще Константин Великий писал (и слова эти начертаны на престоле храма Святой Софии), что никогда василевс ромеев не породнится через брак с народом, чуждым ромейскому устроению и обычаям. То же, спустя полтысячелетия, писал и другой император, Константин Багрянородный, в своем трактате «Об управлении империей», уподобляя подобный брак чуть ли не браку с животным и призывая на нарушителя анафему и прочие кары.
Мелентий даже дышать перестал.
— …Что же до золота, — продолжал Владимир, будто и не замечая, что посол — в ступоре, — то и золото нам пригодится.
— Но, великий… — наконец нашел в себе силы пробулькать мандатор. — Никак невозможно это… Ты ведь даже не христианской веры…
— Я — сын своего отца! — гордо заявил Владимир. — Я не знаю такого слова: невозможно! Ступай. Ответные дары тебе принесут позже. И позаботься о том, чтобы весной в днепровском устье нас ждали корабли, которые доставят нас в Константинополь.
Мелентий повернулся и вышел. Он не был уполномочен торговаться или спорить. Но вид у него был — пришибленный. Кто знает, как отреагирует Василий на предложение Владимира. То есть, как отреагирует — понятно. Но как это скажется на судьбе посла? Вполне могут и голову открутить.
Духарев улыбался в усы. Нет, какой молодец Владимир! Каждое слово — в строку! Истинный князь! В сравнении с его требованием любое другое теперь казалось сущей ерундой.
Но не все разделяли восхищение Сергея. Едва ромеи ушли, воеводы загомонили. Суть их ворчания сводилась к тому, чтобы требовать больше денег. А тут — еще одна баба в княжеский гарем. Кому это надо?
Владимир поднял руку с коротким жезлом — атрибутом княжеской власти, и гомон стих.
— Воевода Серегей, объясни им.
Духарев встал.
— У василевса ромейского сейчас очень трудное положение, — сказал он. — Из Болгарии, куда он лично ходил воевать, его вышибли. На востоке империи — неспокойно. Варда Фока силен, и к нему постоянно присоединяются новые союзники. А основа его войска — иберийцы и армяне, которые уже давно считаются лучшими воинами империи. Василий сидит в Константинополе и не рискует дать мятежнику бой. Так что с каждым месяцем его положение ухудшается. А следовательно, он все острее нуждается в помощи. Так что весной мы будем нужны ему больше, чем сейчас. Да мы из него веревки вить будем!
Воеводы радостно оживились. Перспектива вить веревки из византийского василевса им понравилась.