Государь - Страница 27

Но первая радость схлынула, и князь Фарлаф спросил:

— А если этот Фока доберется до василевса раньше?

— Я так не думаю, — покачал головой Духарев. — Пока что большая часть страны — за Василием. Да и стены его столицы тоже не из глины.

— А если Василий побьет мятежников сам?

— Для этого ему надо найти подходящего военачальника. Такого, которому он доверял бы и который был бы воином, а не царедворцем. Он уже послал одного — и тот перешел на сторону мятежников. Нет, без нас он боя Варде Фоке не даст.

— А почему ты думаешь, что шесть тысяч дружинников помогут Василию победить? — подал голос Путята. — Я слыхал: у ромеев счет воев идет на десятки тысяч.

— Ты слыхал, а я — видел, — надменно произнес Духарев. Путяту он недолюбливал. — Видел и бил. Вместе со Святославом. Спору нет: ромейская конница очень сильна. Но сколько ее? И на чьей она стороне? А на стороне мятежников по большей части — ополчение.

Тут он немного приврал. Были у Варды Фоки и опытные ветеранские части, а уж те, что вернулись со Склиром из Багдада, и вовсе битые волчары. Но еще Духарев слыхал, что у Склира с Фокой — не всё гладко. Есть между союзниками некоторые трения. И за пару-тройку месяцев они, скорее всего, усилятся.

Но Путята не унимался.

— Василий кинет нас в самую кровавую сечу! — заявил он. — Мы все погибнем, и некому будет получать золото!

— А тебя никто и не зовет! — насмешливо произнес другой воевода, Претич. — Струсил — сиди дома на печке!

— Да я… — Путята вскочил.

— Сядь, воевода! — пробасил Добрыня. — И помолчи, коли ничего путного сказать не можешь. Великий князь сказал свое слово — не тебе ему перечить. Пусть говорит тот, кому есть что сказать дельного.

— Я бы пошел, — заявил Сигурд. — Мне нравится.

— И мне любо! — поддержал Претич и покосился на черниговского князя, которому служил до того, как перейти к Владимиру.

— Сам не пойду, — покачал головой Фарлаф. — Не люблю морем плыть. Но воев бы дал. Пять сотен.

Путята пробубнил что-то себе под нос, но тихонько. Добрыня сказал: помалкивай, значит, молчим. За княжьим вуем Путята ходил, как нитка за иголкой. Истово и преданно. Обоих это устраивало.

— Ну раз договорили, то пора и усы медом смочить, — завершил Добрыня, и военный штаб киевского князя отправился пировать.

— Ты это ловко пошутил с порфирородной принцессой, — похвалил великого князя Сергей. — Теперь любое твое требование малым покажется.

— Пошутил? — Владимир удивленно поглядел на своего воеводу. — А с чего ты взял, что я — пошутил?

Глава десятая, в которой воеводе Серегею предлагают сплавать в далекие края

Артём приехал в Киев через неделю. С полусотней гридней. Остальная его дружина продолжала «воспитательную работу» среди уличей.

— Хорошо потрудился? — спросил Духарев сына за обедом.

Артём улыбнулся:

— Недурно. Прибрался как следует. Оставил, только чтоб до весны дотянуть да поля засеять. Кормильцев мы с тобой проредили. Теперь смердам не до бунтов. А капища языческие вымел начисто. Вот уж кто зажирел так зажирел.

— Может, не стоило богов обижать? — деликатно вмешался Артак. — Боги — они обидчивые.

Они с Рёрехом традиционно присутствовали на семейном обеде.

— Не боги это — идолы! — тут же вмешалась Сладислава.

Рёрех заперхал. Это он так смеялся.

Потом изрек:

— Смердьих богов бояться нечего. Их вон даже сами смерды палками бьют, если не угодят. Скажи лучше, много ль взял?

— Золота почти пуд, серебра — за две сотни гривен. Остального и не считал. А жадные они, эти жрецы! Иному и пятки припечешь, и шкуру на ленты распустишь — молчит, как идолище его. Но я для таких дел четверых нурманов взял. Эти…

— Нашел о чем за столом говорить! — сердито оборвала его мать. — Лучше о внуках расскажи!

— А что — внуки? — пожал плечами Артём. — Малы еще, а за тот месяц, что ты их не видела, не особо и подросли.

— А здоровы ли?

— Уезжал — были здоровы. А коли так печешься, приезжай. Княгиня моя тебе рада будет.

— Так уж и рада? — усомнилась Сладислава. — Две хозяйки на одном подворье…

— Почему ж две? Она хозяйка, а ты — гостья дорогая! Отдыхать будешь да нежиться. А то бегаешь тут целый день без роздыху!

— Мать дразнишь? — поинтересовалась Сладислава. — Это ты в Уличе своем — князь. А от меня живо ложкой схлопочешь!

Артём встал, обошел вокруг стола, обнял мать:

— Ох, матушка, матушка! Столько лет прошло, а ты — всё такая же!

Возвращаясь на свое место, сочно хлопнул по заду девку-прислужницу:

— Вина налей! — Снова встал: — За вас, батюшка и матушка! Живите вечно и горя не знайте!

— Артём, ты от взятого на уличах дольку князю отдай, — вполголоса сказал сыну Духарев. — Гривен десять. А то на тебя уже жаловаться приходили: мол, зоришь святыни языческие!

— И что Владимир?

— Я ему разъяснил, кто и что зорит, но подарок ему будет приятен. Не помешает. И еще одно у меня к тебе дело есть. Ты ведь с Вольгом, которого Варяжкой кличут, дружен был?

— Не без того, — кивнул Артём. — Было время, у меня сотником ходил. Пока Ярополк его к себе не приблизил.

— Не попробовал бы ты его уговорить обратно в Киев вернуться? Не дело это, когда сын Ольбарда белозёрского с печенегами по Дикому Полю шастает.

— Я, может, и попробовал бы, да что скажет Владимир?

— С Владимиром я решу.

— Вот это правильно! — одобрил прислушивавшийся к беседе Рёрех. — Я б и сам с Вольгом поговорил, да стар уже для дальнего пути. Но можешь передать ему, что я ему наказываю от копченых уйти. Я в роду годами старший, он повиноваться должен!