Государь - Страница 70

— Это и есть настоящий дом твоего бога? Христа?

— Это дом Бога Единого, — сказал Духарев, не вдумываясь в то, что говорит. — И Сына Его Иисуса, и Духа Святого…

— Ты видишь! — уверенно произнес Владимир. Его взгляд, острый взгляд степной хищной птицы, пронзал бесконечное пространство меж колонн, упираясь в темное золото иконостаса. — Ты знаешь! Ты говорил мне… Другие тоже… Я не верил! Помнишь, я сказал тебе, что мне душно в тех домах бога, что стояли в Киеве? Я говорил тебе: мне любы те боги, чьи стены — дубрава, а потолок — синее небо? Ты помнишь?

Духарев почувствовал, как качнулись вокруг него арочные проемы Святой Софии. Не Владимир говорил ему эти слова, а отец его, Святослав!

Привиделось: не сын стоит рядом с Сергеем, а отец. Величайший из людей, которых знал Духарев. Безвременно погибший Святослав Игоревич…

И опять качнулись великолепные колонны, обращаясь в подобие чудесных мраморных стволов, и показалось ему, что не купол над ним, а Царствие Небесное, и не лик Божий, грозный и всеведущий, глядит на него, а сам Господь…

Трудно сказать, сколько времени они стояли так…

Но когда Духарев очнулся, то обнаружил, что слезы бегут по его щекам, а вокруг собралась небольшая толпа византийцев и все они смотрят на них в глубоком изумлении. Но никто не решается потревожить.

Духарев поспешно перекрестился и тронул плечо Владимира:

— Княже…

Владимир резко стряхнул его руку, развернулся стремительно, будто — в бою, и скорым шагом вышел, нет — выскочил из храма.

Духарев выбежал за ним, слыша за спиной ропот…

И тут же, как и князь, оказался в окружении встревоженных гридней.

— Коня! — бросил Владимир.

— Княже! Что ты…

— Это твой бог! — резко произнес великий князь. — И он не принял меня! Он вошел вот сюда, — кулак Владимира с силой ударил в зерцало брони. — И отринул. Не принял! — воскликнул князь с гневной обидой. — Я ему — чужой! — Владимир заскрипел, нет, заскрежетал зубами, сжал кулаки, глянул на золотые купола, яростно, с вызовом. Властный, прямой, сросшийся с конем античный кентавр…

— Значит, так тому и быть! — рыкнул князь и точным движением вернул на голову шлем.

— Ты откажешься? Не примешь крещения? — дрогнувшим голосом проговорил Сергей.

Если Владимир сдаст назад, тем более после того, как император сам пожелал стать его крестным отцом, — то всё. Конец…

— Ты смеешься надо мной, воевода? — Владимир наклонился, движением колен удержав едва не взявшего в рысь коня. Заглянул Сергею в глаза, угадал, что тот говорит серьезно, и произнес почти шепотом: — Откажусь? После того, что я видел…

И тут же выпрямился, глянул на Духарева сверху, бросил:

— Только не говори, что не знал, что будет, когда привел меня сюда, ты… ведун!

И движением колен бросил коня вперед, вон из круга ничего не понимающих, но готовых выполнить любой приказ дружинников, и погнал жеребца к Триумфальной арке, сквозь поспешно расступившуюся толпу ромеев.

Однако на ипподром они все-таки пришли. Заняли почетную ложу, отведенную им по распоряжению императора. Великий князь Владимир, воеводы Претич и Путята, Сигурд, Богуслав, Духарев и еще двадцать воев из старшей гриди.

Выслушали приветственную речь императора, повторенную глашатаями, усиленную замечательной акустикой ипподрома. Пронаблюдали все номера шоу, включая и главный: состязания колесниц.

Победили «зеленые», на которых обычно и ставил Духарев. Но сейчас ему было не до ставок. Сергей пытался осмыслить то, что произошло в храме. С ним, и с князем. То, что, похоже, было кристалльно ясно для Владимира… И совершенно невнятно — для «ведуна» Духарева. Что-то, несомненно, произошло. Что-то, имеющее важнейшее значение для будущего и Сергея, и великого князя, и всей Руси…

Но как это понять, и главное, что теперь делать, Духарев уяснить так и не смог. И решил положиться на Бога. Владимир видит цель. И цель эта, безусловно, правильная. Значит, поступим как и подобает воеводе: постараемся поддержать своего князя во всем, что он делает. Главное — Крещение. Всё прочее: сомнения, непонятки — это уже от лукавого…

Глава одиннадцатая. Битва за империю

Азиатский берег Босфора, близ Абидоса

Злая весть о том, что случилось под Хрисополем, дошла до самовольно обувшегося в пурпурные сапоги лучшего полководца империи Варды Фоки через два дня после того, как великий князь Владимир посетил Святую Софию.

Сказать, что бывший доместик схол и магистр империи, а ныне самоназванный ее император разгневался, всё равно что назвать горный поток вешним ручьём.

Огромный, великанам подстать, Варда Фока впал в такую ярость, что только его армянские стражники-этериоты осмелились остаться с ним рядом.

Лучший воин Византии рычал и ревел, будто черногривый африканский лев.

Его можно было понять. Совсем недавно он, непобедимый полководец, принимал знаки покорности от имперских фем, зажав двуличного Василия в тисках своих армий, как лису в норе. И знал, что не позже осени изголодавшаяся чернь, подстрекаемая многочисленными союзниками Варды в столице, восстанет, и Варде останется лишь войти и воссесть на императорский трон, прихлопнув Василия, как обнаглевшего комара.

И единственным вопросом, который пришлось бы тогда решать новому василевсу: оставить ли рядом с собой соправителя Константина или вырвать ему глаза, как это сделали с братом Варды Львом, и выслать в самый дальний из монастырей империи.