Государь - Страница 91

К оглавлению

В доме суетились бабы. Сдвигали лавки, накрывали на стол, переливали мед из корчаги в кувшины…

Мужиков — ни одного. Только малолетние пацанчики.

— Люди где? — спросил Добрыня, опростав поднесенную чашу.

— В лесу промышляют, боярин, — ответила дебелая тетка лет под пятьдесят. Надо полагать, главная по избе.

— Что так? — недовольно проворчал Добрыня. — Велел же, чтоб ждали.

— Так и ждем, — спокойно ответила тетка. — Дичинка свежая будет на угощение, рыбка…

— Пойдем-ка на воздух, воевода, — сказал Духарев Добрыне. — Хочу еще разок оглядеться.

— Наглядишься еще, — отозвался Добрыня. — Все твое же.

Но из избы вышел.

А в селище как раз заезжали посланные за поросятами. С добычей, естественно.

— Илья где? — опередив Духарева, спросил Равдаг.

— За свинкой погнался, — ответил один из воев, Фроди, старший сын киевского нурмана Хриси, взятый в отроки год назад, белокурый и синеглазый красавец, обещавший вскоре выйти в отменные вои.

— А вы — что же?

— А мы — нет, — ухмыльнулся Фроди. — Чаю: со свинкой-то он и один управится. Вот, кабы девка, тогда б я в охотку пособил!

Фроси хорохорился. Но — имел право. Они с Ильей с недавнего времени друзья — не разлей вода. После того как Илья нахального нурманчика малость поучил уважению, как следует изваляв в пыли.

Равдаг вопросительно взглянул на Духарева: может, послать кого? Но Сергей Иванович отрицательно покачал головой.

— Что скажешь? — спросил Добрыня. — Годное место для города?

— Леса на частокол хватит, — ответил Духарев. — Людей маловато.

— Найдешь?

— Найду. Тут, чай, не Дикое Поле. Мирных смердов посажу на землю. Здешних тоже не обижу. Вот там пристань поставлю… — Сергей Иванович задумался: — …Нет, лучше дно углублю. А на том холме, где идол торчит, церковь поставлю.

— Не боишься, что местные за бога своего обидятся? — спросил Добрыня.

Сергей Иванович усмехнулся.

— Да пусть бы и обижались. Но не будут. Это не их божок. Так, для гостей проезжих.

— Почему так думаешь? — заинтересовался Добрыня.

— А ты поезжай да посмотри, что ему принесли. Всё старое да ненужное. А их боги — лесные. В лесу и спрятаны. Но я их найду. Попозже. Когда укреплюсь немного.

— А сумеешь? — усомнился полянин Добрыня. — Лесовики свое прятать умеют. И ведают о том лишь немногие.

— Вот немногие покажут, — пообещал Духарев. — Уж я того, ведающего, как-нибудь признаю.

Добрыня, отвернувшись, украдкой перекрестился.

Сергея Ивановича это позабавило. В отличие от многих, Добрыня принял Христа истово, но от старых суеверий не избавился. У Духарева же, несмотря на его давнее христианское вероисповедание, была репутация ведуна. А ведунов, колдунов и прочих им подобных епископ византийский клеймил в каждой проповеди. И, напрочь забыв о христианской кротости, призывал бить бесовских отродий беспощадно… И тем еще более усугублял суеверный страх паствы.

Духарев не стал объяснять дяде великого князя, что для распознавания местных жрецов никакого ведовства не требуется. Одежка, лик и специфический набор «украшений» выдают их так же легко, как борода, ряса и нагрудный крест — христианского священника. А если кому-то из языческих пастырей вдруг взбредет в голову замаскироваться (что маловероятно), то его все равно выдаст особая речь и еще вернее — отношение к нему местных язычников.

Добрыня не рискнул уточнять, каким именно образом Духарев намерен получить от жрецов нужную информацию. Другое спросил:

— А что с капищем сделаешь? Сожжешь? — спросил он.

Духарев покачал головой.

— А смысл? Одно сожгу — два новых построят. Деревьев в лесу хватит. А то и вовсе сбегут, а мне люди нужны. Я им силу покажу. Свою и Бога нашего. Церковь построю, священника поставлю такого, что по-нашему говорит и опыт обращения имеет. Есть у меня такой на примете. И покрестятся мои смерды сами, без крови и принуждения.

— Считаешь, Владимир неправ был, когда народ киевский силой к Христу пригнал? — Добрыня недобро прищурился.

— То Киев, а то лесовики, — ответил Сергей Иванович. — Сильного не гнут, его ломают. А мелкого да слабого ломать не надо. Маленькому человеку что требуется? Чтоб не обижали его, чтоб сытно было и спокойно. Смерд — он как муравей. Ты ему приманку покажи сладкую, он сам к тебе придет. И тропу проложит. И другие смерды по той тропе побегут. А вот, если не муравей мне попадется, а волк, тогда другое дело. Волка — только силой. Слабому он глотку вырвет, а к сильному на брюхе приползет.

— А если не приползет?

— Шкуру сниму и на пол брошу. Другим волкам в назидание. Пойдем, Добрыня, перекусим да горло промочим. Чай, готова ушица…

Сначала ели свое, в дорогу взятое. Потом — уху, что сварили новые подданные Духарева. Затем — молочных поросят, добытых гриднями… И всё обильно запивали согласно вкусам: Духарев и Равдаг — пивом. Добрыня и старший над его гридью — местным медом.

Кушали неторопливо, с разговорами степенными, уважительными.

Снаружи было веселее. Там уже мерились силой дружинники Сергея Ивановича и Добрыни. Мерились по-дружески, поскольку все всех знали, а многие и в одном строю когда-то стояли. Но духаревские были — круче. Поскольку набирал их Сергей Иванович именно по этому принципу. В отличие от Добрыни, которому, помимо воинской доблести, важна была и личная преданность. В десятниках у него в личной дружине только поляне ходили. Редко когда — кривич или сиверянин. Да и то если служил Добрыне еще с тех времен, когда они с племянником в Новгороде сидели. Впрочем, общему делу такое отношение не мешало, потому что личная дружина у Добрыни невелика. А в старшей гриди его племянника полян было немного. Меньше, чем хузар. Ядром Владимировой дружины были, как и у его отца, варяги и скандинавы. Природные воины.