Государь - Страница 99

— А если мудрый не придет… князь? — потирая скулу, проговорил Ярош.

— Если мудрый — придет, — отрезал Духарев. — Беги!

— А не удерет? — озабоченно поинтересовался Равдаг. — Может, наших за ним послать?

— Нет, — качнул головой Духарев. — Тут родовичи его. Своих он не бросит. Ярош — человек чести. Жаль, что пришлось с ним так обойтись.

* * *

— Сновид. Так меня люди зовут.

Духарев кивнул. Оглядел жреца с ног до головы. Серьезный дед. Ведун небось? Ишь прозвище себе какое взял… Многообещающее. А страха — ноль.

— Не боишься меня?

— А чего мне тебя бояться? Иль я за Кромку не хаживал?

— А ты — хаживал?

Седовласый язычник не ответил.

— Сновид, значит? — Редкий случай, когда Духарев не знал, за какое место зацепить собеседника. — А на гуслях играть умеешь, Сновид?

— А надо?

— Было бы неплохо. Песню я одну хочу послушать.

— Ужель князю других певцов не найти?

— Этой песни они не знают.

— Дай угадаю? — предложил дед. — Хочешь послушать, как сынок твой со стрелой встретился? Так не ко мне обратился. Песню эту тебе, может, соловей пропоет… Если ты того соловья отыщешь.

— Неверный ответ, — проворчал Духарев. — Еще раз попробуй.

— Ответ как раз верный, — спокойно ответил жрец. — А худого ты мне не сделаешь. Ни мне, ни богам моим. У тебя своя дорога, у меня — своя. И обеим еще конца не видно.

— Сварог, Стрибог, Хорс… Кого из них ты кормишь, Сновид?

— Всех, — ответил старец. — Богов, вишь, как зверей в лесу. Много. И всех уважить надо.

Меньше всего Духареву хотелось затевать теологический спор. Но кликнуть гридням, чтоб взяли деда и на угольки поставили, язык не поворачивался. Да и бесполезно это, похоже. Сергей Иванович сообразил, кого напоминает ему повадкой и речью беловолосый дедушка. Рёриха покойного.

— А ведь ты — из воинов, старый, — сказал Духарев.

Жрец удивился. Нахмурил кустистые брови, разглядывая Сергея Ивановича более пристально, чем раньше. Особым взглядом…

— Ну? — насмешливо произнес Сергей Иванович. — Интересно?

— Да, — согласился старец. — Таких как ты, раньше не встречал.

— А ты за Кромку сходи, — предложил Духарев насмешливо. — Может, там знают?

— Пить хочу, — неожиданно объявил жрец. — Дашь воды мне?

— На, — Духарев отстегнул от пояса флягу с венгерским. — Пей.

Дедушка пригубил. Сначала символически, но, распробовав, удивился, хмыкнул и приложился основательно.

— Давненько я такого не пивал, — заметил он, возвращая флягу.

Нет, не ошибся Сергей Иванович. Не простой это дедушка.

— Ты меня уважил, — веско уронил беловолосый. — И я тебе за это совет дам добрый. Не ищи, князь, тех, кто сына твоего обидел. Найдешь — навеки останется он калекой.

Перевел взгляда на Яроша, велел:

— Князя слушай. Повезло тебе с ним.

Развернулся и зашагал прочь.

И что интересно: Духареву даже в голову не пришло его остановить.

Может, потому, что он подарил Сергею Ивановичу надежду?

* * *

А в Киеве праздновали жатву. С воинскими играми и вольными забавами. С любящимися на межах парами, с хмельными пирами, скоморошьими плясками и гуслярскими былинами о прежней и нынешней славе. Праздновали все, включая великого князя. Несмотря на явное неодобрение главного ромейского епископа. Впрочем, жертвы старым богам не приносили. В Киеве.

Часть четвертая. Вера и верность

Глава первая, в которой становится очевидно, что ложь, коварство и предательство в государственных масштабах — это и есть политика

В Киеве цвела весна. Первая весна, приветствуемая звоном колоколов, пусть небольших, деревянных, но всё же — церквей. Первая христианская весна на Руси.

С весной пришли первые гости с юга. Из Тмуторокани. От угров. От булгар… А также — из Византии. Прямо из императорского дворца.

Василевс Василий делился с крестником добрыми новостями. Порядок в империи восстановлен. Последний предводитель мятежников, освобожденный из заключения после смерти своего противника-союзника-тюремщика Варды Фоки, Склир собрал было новую повстанческую армию, но Василий решил дело миром. Мятежный Склир с благодарностью принял великодушное предложение императора, присягнул василевсу, распустил войско и удалился на покой. Тоже понятно: годков бывшему доместику схол было уже немало.

В общем, всё хорошо нынче в Константинополе, оптимистично сообщал крестнику василевс. Вино — рекой, злато — мешками, пшеница — в человеческий рост. С Божьей помощью, разумеется. А как у вас?

А у нас, как говорится, только квас.

— Что-то я не понял, — произнес Владимир, когда Духарев закончил чтение послания. — Что же брат мой не написал, когда мне ждать мою невесту Анну?

— Я бы на твоем месте, княже, спросил не когда, а ждать ли?

— О чем ты? — насторожился Владимир.

Далекий от наивности великий князь киевский по-прежнему полагал себя родичем ромейского василевса и верил ему безоглядно. Что ж, пора кое-кому избавиться от иллюзий.

Из собственных источников Духарев знал, что тему порфирогениты Анны, невесты росского архонта, в Константинополе закрыли в тот самый день, когда Склир распростерся перед Василием Вторым.

Надобность в союзниках-скифах отпала. Во всяком случае, так полагал Автократор. А договора и клятвы… Это же политика. Кто дал обещание, тот может его и обратно взять.

Но как вложить этот факт в сознание новообращенного христианина Владимира, который всё еще беззаветно верил слову величайшего христианского монарха? Напомнить, что вера в Христа не мешает ни ромеям, ни германцам-франкам-фризам обманывать, и более того, убивать единоверцев? Нужен наглядный пример. Причем, напрямую связанный с самим Владимиром. И кажется, у Духарева есть подходящая идея…