— А вот сунулись, — раздраженно проговорил Владимир. — Купцов бьют нагло, прямо у меня под носом. Два селища разграбили. Какой я князь, если чать свою оборонить не могу?
— Дай мне двести всадников, господин, — подал голос Габдулла, — и я принесу тебе голову вождя разбойников!
Князь покосился на телохранителя, но ничего не сказал.
Зато Духарев решил поставить бохмичи на место. А то вдруг князю придет в голову поддержать идею Габдуллы.
— Ты, шемаханец, когда первый снег увидел? Небось здесь, в Киеве?
— На Дунае тоже снега хватает, — буркнул Габдулла.
— А воевать в снегу ты умеешь?
— Я везде воевать умею! — самоуверенно заявил шемаханец. — Дай мне сесть на коня, и ты увидишь, как я умею воевать!
— Ох и много ты на своем «арабе» сейчас навоюешь, — усмехнулся Духарев.
— Я…
— Довольно! — перебил шемаханца Владимир. — Говорить будешь, когда я велю!
Князь мрачно уставился на воеводу:
— Цапон… Мне говорили: их большой хан прежде был союзником Киева.
«Союзником князя Ярополка», — было бы точнее, но Владимир не любил упоминать убитого брата. Он взял большую виру с убийц, вдову сделал собственной женой, а сына ввел в род как своего, но уж Владимир-то знал, кто истинный, а не формальный виновник смерти Ярополка. И отлично понимал, что коварство Блуда сыграло ему на руку. А заодно дало удачный предлог избавиться от присутствия в Киеве того, кого обещал «держать заместо отца».
Но это здесь, в Киеве, Владимира посчитали законным наследником брата. Ни немцы, с которыми Ярополк удачно вел переговоры, ни печенеги-цапон, с которыми у Ярополка был заключен союз, правопреемником брата Владимира не считали. Немцы — ладно, а вот печенеги — это очень, очень опасно. Именно они сначала подрезали крылья его отцу, внезапно осадив Киев, а потом и вовсе лишили его жизни.
Но как замириться с большим ханом Илдэем, Владимир не знал.
— Можешь выяснить, что нужно Илдэю, чтобы возобновить союз?
— В союзе иль нет, копченым всё равно верить нельзя, — напомнил Духарев. — Но я знаю человека, который мог бы договориться с большим ханом.
— Ну?
— Четвертый сын Ольбарда, князя белозерского, Вольг!
Владимир нахмурился…
— Что-то не помню такого.
— Варяжко!
— Ах, этот? — Суровое лицо великого князя отчетливо выразило всё, что он думает о бывшем воеводе Ярополка, который едва не поломал все планы Владимира, а потом не только отказался ему присягнуть, а еще и сбежал к копченым, пообещав всемерно мстить за своего князя. И не солгал.
— Ты зря на него серчаешь, — спокойно сказал Духарев. — За что? Человек он — верный. Повернее других. Роту принес — и не отступил. А что не тебе, а Ярополку, так это дело не меняет.
— Еще как меняет! — по-волчьи ощерился Владимир. — Поймаю — на части порублю!
— А я бы не стал этого делать, — не повышая голоса, произнес Духарев. — Верный человек — он всегда верный. Уговори его, обласкай — и будет тебе так же служить, как прежнему князю. Думаю, он поддастся. Невелика радость — природному варягу с копчеными жить.
— Я подумаю, — буркнул Владимир. Похоже, он просто решил замять тему.
— Ты, княже, не думай. Ты — решай.
— Вот приведи его ко мне — тогда и буду решать! — отрезал великий князь.
— Нет уж, — воспротивился Духарев. — Думаешь, легкое это дело — Варяжку в Дикой Степи искать? Может, он вместе со всей ордой на полдень откочевал? А даже если и найти: как его тогда уговорить в Киев явиться? Он ведь небось клятвы потребует, что обиды ему чинить не станут. А клятва такая только тогда цену имеет, когда от тебя исходит.
Князь глубоко задумался.
Духарев ему не мешал. Знал: личные обиды много значат для Владимира, но не более, чем безопасность Великого княжества.
Так и вышло. Владимир поразмыслил, прикинул варианты и понял: этот — самый оптимальный. А может, вспомнил, что Варяжко у Ярополка был воеводой не из последних и впрямь верным. Такой любому властителю пригодится.
— Кому клясться? — буркнул он, исподлобья глядя на седоусого воеводу.
— Перуну, — ответил Духарев. — И мне. Я уж найду того, кто твою клятву Варяжке передаст.
— И что же, Вольг этот точно приведет ко мне цапон? — с сомнением произнес Владимир.
— Он на дочери Илдэя женат. И у большого хана в почете. Он для этого дела — лучший.
— Будь по-твоему, — принял решение Владимир. И поклялся.
Младший сын белозерского князя, а ныне — младший хан печенежской орды Цапон Вольг-Варяжко проснулся и с раздражением оглядел тесное пространство кибитки. Потом перевел взгляд на молоденькую соложницу, взятую им потому, что жена донашивала последние месяцы, и недовольно поморщился. В отличие от законной жены Варяжки, дочери большого хана Илдэя, наложница была типичной печенежкой: смуглой, плосколицей, с приплюснутым носиком. Молодость была единственным ее достоинством.
Выпроставшись из-под волчьего одеяла, Варяжко подхватил здоровенный кувшин и прямо из горлышка глотнул парного кобыльего молока, заботливо принесенного кем-то из челяди. Покривился еще раз — кобылье молоко ему категорически не нравилось, но выбора не было. Эх! Сейчас бы квасу родного! А лучше — пива! Густого, вкусно пахнущего пива, что варят женщины на Белозере…
Варяжко пихнул девку. Та тут же проснулась, улыбнулась униженно, завернувшись в халат, спрыгнула с ложа, сунула ноги в валенки и убежала. Работать. Женщины у копченых работали много. Собственно, они и делали всё, что требовалось по хозяйству. Мужчины же пасли коней, воевали и оплодотворяли.